Книжный пост)

 Привет всем любителям книг) А особенно - любителям книг для подростков!!!

Сегодня хочу рассказать и показать вам серию книг издательства "Самокат", которое я нежно люблю. Серия называется "Родная речь". Вот то, что пока у меня есть)

Игорь Ефимов "Таврический сад"

2012 год, 14х20см
152 стр.
для среднего и старшего школьного возраста

Иллюстрации Дарьи Боголюбовой-Кузнецовой

 «Таврический сад» — не взрослая книга. Это книга для ребят. Не детей и не подростков, а именно так — ребят. Тех, что дружили и дрались в послевоенных городских дворах, подглядывали через забор, как пленные фашисты строят заново разбитые бомбами ленинградские дома, а летом, уезжая в лагерь, испытывали изумление и восторг от настоящего леса.
Ещё это книга для себя. Причём процент автобиографичности непринципиален. Весь текст — одна большая волна исповедальности, желания сохранить родное, распахнуть себя до самых-самых сокровенных глубин, где происходят главные человеческие открытия, события и перемены. И совершенно неважно, что герой повести — мальчишка, а писатель — взрослый человек. Старшему не пришлось специально прикидываться, чтобы почувствовать себя младшим. Он просто рассказал о своём детском взрослыми словами.
Честно говоря, не очень-то взрослыми. Повесть «Таврический сад» — всего лишь вторая опубликованная книга молодого Игоря Ефимова. Она вышла впервые в 1966 году и, поверьте, читалась тогда распахнутыми глазами.
Эта небольшая книжка — мечта любого воспитателя. В ней есть всё, что необходимо для становления молодой личности: и проблема выбора между добром и злом, и борьба с самим собой, и ошибки, и преодоления, и обретение чувства собственного достоинства, о котором на последней странице автор пишет так: «…с этим достоинством своим, которое залезло в меня неизвестно когда и откуда, я ещё наплачусь и хлебну горя, но тут уж ничего не поделаешь, — я его ни за что не отдам и буду защищать изо всех сил…»
Нет никаких сомнений в том, что ровесники автора перечитают «Таврический сад» с глубоким ностальгическим вздохом, — не столько о своём детстве, сколько об «оттепельной» юности, когда говорить, думать и писать полагалось именно так. Взрослые помоложе, желающие детям полезного чтения, с огромным удовольствием возьмут эту книгу на вооружение (недаром издательство «Самокат» поместило её в серию «Родная речь» с комментарием «новая русская классика»). Но только реальный читательский спрос покажет, насколько жизнеспособен такой лирический, такой доверительный «разговор с ребятами», которых теперь полагается называть тинэйджерами.

Раньше выходила книга с такой обложкой:

Валерий Попов "Все мы не красавцы"

2012 год, 14х20см
160 стр.
для среднего и старшего школьного возраста

Иллюстрации Леонида Шмелькова

«Все мы не красавцы» Валерия Попова — сборник рассказов, но, связанные одним героем, рассказы составляют цельное произведение, вроде большой повести. Героя зовут Саша Горохов, и он очень симпатичный. Это правильный рассказчик-подросток: в меру неординарный (ранимый, умный, фантазёр), но и очень «свой» парень (не задавака, хороший друг, немного растрёпа-олух). От рассказа к рассказу перекатывается Саша Горохов через школьное чередование учёбы и лета. Сначала он совсем маленький, потом всё более взрослый, а в самом конце мы даже застаём его в институте и видим, как он добирается до конструкторского бюро, оставаясь при этом всё таким же симпатично незаконченным и открытым к лёгким движениям жизни.
Все рассказы в книге ― истории малых изменений. Обычно это некие затруднительные холмики внутренней жизни героя, через которые тот перебирается, — например, обострённые черты характера. Что делать, если ты так болезненно застенчив, что не можешь выговорить и слова? Если с тобой всё время происходят нелепости, в которых виноват ты или виноваты другие, но важно не это, а то, что это происходит именно с тобой? («Я понюхал парту, ― так и есть, они натёрли её чесноком. Я обернулся, чтобы закричать на них, но у них были такие радостные лица, они так были довольны!»). Если жизнь вдруг ощущается так остро, что это почти невозможно вынести? Или если твое внутреннее ощущение не совпадает с тем, как, считается, должно быть? Тогда на помощь Саше Горохову приходят обычные подростковые чудеса: вроде внезапных озарений («“Нет, — думаю, — нет, надо развеселиться”. <…> И вдруг мне мысль: “А почему это я всегда должен быть непременно весёлым? Буду сегодня грустным”»), воображения или аккуратного, всё потихоньку меняющего времени.
Время появляется в книге благодаря странному жанровому трюку. Оно здесь — не в отдельных рассказах, а в их слиянии. От истории к истории время незаметно скрадывает детство: уязвимость и чуткость, одиночество и неприкаянность — постепенно, исподтишка оно подменяет их жизнеспособностью — друзьями, занятиями, опытом, привычкой. Этот тихий, фатальный жест времени не прочитывается, но именно ощущается — в том, как маленькие комочки частных детских переживаний складываются вдруг в сплошную линию перехода ко взрослой жизни.
Самое прекрасное в рассказах Валерия Попова на самом деле не это жанровое раздвоение и не построенные на милых душевных движениях героя сюжеты, тем более что их тонкое плетение автор зачастую сажает на слишком крепкую нить убедительного наставления («Не так важно, что с тобой будет, — главное, каждую секунду чувствовать, что ты живёшь!»). Самое прекрасное ― как эти рассказы написаны. Проза Валерия Попова — это проза восприятия. Она на ощущенческом уровне воспроизводит подростковое зрение и сознание. В ней невозможно по-взрослому оглядеться, рассмотреть, как всё вокруг устроено. В ней есть лишь то, что знает, видит, слышит невзрослый герой. Есть только его понимание, только его сосредоточенность — и поэтому воображаемые вещи оказываются той же плотности, что и реальные.
Глагольный, скупой на эпитеты и красивости язык рассказов Валерия Попова тоже устроен так, что он практически самоустраняется — между читателем и восприятием героя не остаётся никакой прослойки. И кажется, будто водишь подушечкой пальца по дышащей, шершавой поверхности, по коре подростковой жизни.

Вадим Фролов "Что к чему"

2012 год, 14x20см
152 стр.
для среднего и старшего школьного возраста

Иллюстрации Анны Десницкой

Повесть Вадима Фролова (1918–1994) написана в середине 1960-х годов, в пору «оттепели», когда стал возможным раз говор с юным читателем на закрытые прежде темы. Это касалось не только политической истории: теперь на долю героя подростковой книги могли выпасть вполне серьёзные сердечные переживания — слабодушие и измена близких людей, любовь и первые «томления плоти»...
И говорилось об этом серьёзно и прямо — так, как в повести Фролова «Что к чему».

Повесть «Что к чему…» стала бестселлером не только на родине, но и во всем мире. Она была удостоена Почетного Диплома Ассоциации изучения ребенка и других престижных международных премий. Американские критики позиционируют Вадима Фролова как «русского Селинджера». В Японии повесть «Что к чему…» до сих пор включена в программы обязательного внеклассного чтения. По книге в 1968 году был снят фильм «Мужской разговор», в главной роли с Василием Шукшиным. Фильм, получивший приз — «Серебрянного льва» на Веницианском кинофестивале.

Вот такая раньше выходила:

Виктор Голявкин "Мой добрый папа"

2012 год, 17х23см
128 стр.
для младшего и среднего школьного возраста

Иллюстрации Волохонской Марии, Амировой Анастасии

Повесть Виктора Голявкина (1929-2001) автобиографическая: он, как и герой книги, рос в Баку, его отец действительно преподавал музыку и погиб на войне. Мы даже хотели придать "доброму папе" портретное сходство с отцом писателя. Но затем передумали - ведь книга написана обо всех "добрых папах", об отцовской и сыновней любви, о взрослении и воспитании.
"Мой добрый папа" - одно из самых известных произведений Виктора Голявкина для детей. Впервые вышедшее в 1964 году, оно неоднократно издавалась, а в 1970 году на киностудии "Ленфильм" был снят фильм с одноименным названием.

«Папа мой очень добрый. Мы с братом однажды сказали папе:
— Купи нам мороженое. Но побольше. Чтобы мы наелись.
—Вот тебе таз, — сказал папа, — беги за мороженым».
Папа покупал апельсины всем детям двора, а в магазине велел отпускать им конфеты «от пуза», чтоб хватило каждому. Приличных брюк у папы почему-то не водилось — когда он шел дирижировать оркестром, соседи одалживали ему свои. И это никого не смущало.
Потом наступила война. «Больше я не увижу папу. Мой папа убит… Мой папа, мой добрый папа, он никогда не вернется…»

Возвращаемся в прошлое))):

Сергей Вольф "Глупо как-то получилось"

2012 год, 205x146x13 мм
 136 стр.
для младшего и среднего школьного возраста

Иллюстрации  Толстой Катя, Амировой Анастасии

Самое главное, что надо сказать о детских рассказах Сергея Вольфа, — это то, что они настоящая хорошая проза, написанная чистым и живым языком. В основе их сюжетов — простые случайные события, суть которых всегда немножко больше их самих. В деталях неуловимо, ненавязчиво мерцает общий строй и тон ленинградской жизни. И как только начинаешь читать, уже на самом первом рассказе появляется стойкое, странное ощущение — хочется назвать его «про окно». Это радостное чувство — чувство простора. Хотя, как и все пронзительные переживания, с примесью другого, болезненного — пустоты, грусти, одиночества. Сложное и неоднозначное. Для его описания есть один точный образ: как будто сидишь на подоконнике в комнате без света и смотришь в окно. Просто сидишь на подоконнике, просто плывёшь на подоконнике, не весёлый, не грустный, не особенный, не бездельный, просто задумчивый или просто улавливающий — звуки, тишину, переменчивый свет. Такое глубокое чувство.
Окно у Вольфа и вправду появляется — в самых волнующих текстах. Около открытого окна сидит и ждёт девочка в рассказе «Вот вам стакан воды» («и ветер шевелит паруса её кораблей»). В тёмное окно смотрит и вспоминает другое время и другое место мальчик из «Оттуда, издалека». Из школьного окна случайно видит невероятное герой «Случая в песках»: отвратительный, поставивший двойку учитель гладит и кормит уличную лошадь! Как же так? Он ставит двойку, но любит лошадей?! Что-то не вяжется. Раз он любит лошадей, может ли он быть не прав? И:

— Позволь угостить тебя сахаром, — сказал он.
— Я не лошадь, — сказал я.
— Я в этом уверен, — сказал он.

И именно так всё становится на свои места.
Лошади, да, — их много в книге. Те, которых надо бы подарить школе и поселить рядом со снарядом-конём в спортзале. Те, на которых надо скакать бравым рыцарям — Алёшке и Тимке. А кроме них, ещё обязательно макеты кораблей и фрегатов, громкое пение, рыбы — последних можно ловить в реке (чтобы поймать одну — величайшую, «отсюда и до школы», «большую как лошадь»), а можно смотреть их — летом — с ластами, маской и трубкой. Впрочем, и зимой подводная охота не прекращается: кто сказал, что не посмотришь на рыб, плавая в ванне? А в пургу и кошка на ковре — отличная рыба-добыча. Все они — лошади, рыбы — прекрасные идеи-фикс, символы детского сознания, перетекают у Вольфа из рассказа в рассказ. Они не формируют сюжетов, они — вехи, на которые крепится тонкая ткань его детской прозы. Это — то общее, архетипически-детское, что он избрал и поместил в подсознание своему выразительному детскому миру. На языке этих сущностей и чаяний общаются его десяти-двенадцатилетние герои, они им живут. Вольф знает этот язык, он на нём пишет. И любой детский читатель, кажется, сходу должен понять, признать и полюбить такого рассказчика — как своего, как говорящего внятно и по делу.

Инга Петкевич "Мы с Костиком"

2012 год, 207x145x12 мм

 144 стр.
для младшего и среднего школьного возраста

Иллюстрации Журко А.

Костик — это папа. Он композитор. Отрешённый и серьёзный на вид, он ещё больше ребёнок, чем его сын. Такой же фантазёр и сочинитель, такой же самолюбивый и упрямый (по ночам учился ходить на лыжах и съезжать с горы; весь в синяках, но добился). Очки и классическая рассеянность довершают портрет одарённого, но далёкого от жизни человека, который вполне может задуматься и забыть санки с ребёнком на трамвайных рельсах. «Следите друг за другом», — напутствует их мама, когда отпускает вместе. Но всё равно кто-нибудь из них потеряется, не мальчик, так папа. Зато он тоже любит гулять по льду Невы и сразу соглашается купить ежа, а когда они гостили в доме у художницы Сашки и сын нарисовал на печке зайца, Костик нарисовал слона, потом птичку, таракана, кошку и жирафа.
Однажды мальчик (во дворе его зовут Стрючок) встретил на улице собаку и пошёл за ней, как зачарованный. Мама была против. Папа не стал с ней спорить, но верно определил породу — скотч-терьер. А это, как известно, независимые и полные достоинства собаки, сами выбирающие себе хозяев. Если такая собака уже стала твоим другом, но внезапно исчезла из дома, какое сердце это выдержит? Тут может помочь только друг, который считался потерянным.
«В детстве мне не разрешали иметь собаку, потому что держать её было негде. А собака была мне просто необходима… Так пусть же она будет у героя моей повести», — пишет в своём предисловии Инга Петкевич.
В книге две повести. Вторая, коротенькая, — о маленьком мальчике Никифоре, у которого есть младший братик Кузьма, совсем несмышлёный. Это рассказ про длинный день обыденной жизни в деревне или пригородном посёлке. Но он прожит и увиден глазами ребёнка, и потому там всё необыкновенно: заброшенный сад у соседнего дома, родник, в который просы́пался сахарный песок, вечернее чаепитие с отцом и туманное озеро, по которому тот идёт к маленькому островку ловить рыбу.
«Мне бы очень хотелось, чтобы у тех, кто читает эту книгу, было вдоволь друзей — друзей-отцов, друзей-приятелей, друзей-собак, друзей-деревьев, друзей-птиц, друзей-книг, друзей-самолётов. Потому что, если человек успеет многое полюбить в своей жизни сам, не ожидая, пока его полюбят первого, ему никогда не будет скучно» (Инга Петкевич).

Серия "Родная речь" продолжается)

До новых встреч, друзья мои!!! Встречаемся на моей книжной полке)))

С уважением, Леночка)